В конце 1994 г. бывшее постсоветское пространство пополнилось еще одним очередным новым государственным образованием со своей собственной Конституцией и президентом. Речь идет о провозглашении независимости Республики Абхазия и избрании ее первого президента 48-летнего Владислава Ардзинбы.
Его путь на вершину политической власти — пример блестящей карьеры, сделанной в последние семь лет скромным ученым, выпускником исторического факультета Сухумского пединститута, специалистом-хеттологом.
Интересно, что, прожив первые свои 22 года в Абхазии, будущий лидер этой республики последующие два десятилетия жил в Москве, вплоть до 1988 г. работая на тихой и незаметной должности заведующего сектором культуры в Институте востоковедения и занимаясь очень далекой от политики историей народов Древнего Востока.
Однако защита докторской диссертации (кстати, в Тбилиси, а не в Москве, где это ему не удалось), стала тем рубежом, с которого началось сначала научное, а затем и политическое восхождение Ардзинбы. В 1989 г. ему предлагают возглавить уже на родине, в Сухуми, Институт языка, истории и литературы. При назначении ему помогли, без сомнения, способности к языкам (Ардзинба свободно владеет абхазским, русским и несколькими древними языками). Говорят, что на собеседовании в ЦК компартии Грузии секретарь по идеологии высказал “пожелание”, чтобы новый директор изучил грузинский. Ардзинба отреагировал мгновенно: “Если надо — значит, выучу”. Свое слово он сдержал.
Однако научной карьере молодого директора института так и не суждено было состояться: пришли новые времена и открылись новые возможности — уже политические. В 1989 г., победив, не без поддержки Тбилиси, на свободных выборах в Абхазии, он становится народным депутатом СССР.
Молодой, эрудированный, интеллигентный ученый был без труда замечен тогдашним руководством Союза. Его выделил и приблизил к себе Анатолий Лукьянов, благодаря которому Ардзинба становится председателем Комиссии Верховного Совета СССР по автономным образованиям. Проходит еще немного времени и вскоре, опять же не без ведома Лукьянова, Ардзинба начинает играть одну из ключевых ролей и в депутатской группе “Союз”, этом любимом и верном детище бывшего союзного спикера. Альянс “товарища” Ардзинба (так попросил его называть в одном из интервью абхазский лидер) и товарища Лукьянова был хотя и не очень продолжительным (помешал августовский путч), но весьма полезным для обеих сторон. Не без активной помощи “национального кадра” Лукьянов добивался принятия парламентом нужных для союзной власти, но не бесспорных постановлений и резолюций по Молдове, Прибалтике, Грузии. Сам же Ардзинба, благодаря доверительным ^отношениям с одним из лидеров Союза, приобретал столь необходимую для него известность и политический опыт. Есть данные, что в том авторском варианте Союзного договора, ради которого Лукьянов поддержал ГКЧП, Абхазия фигурировала как самостоятельная республика.
Вообще Ардзинбу с самого появления на политической арене отличало необходимое для политика качество —умение до поры до времени ладить с сильным и использовать его в своих интересах. Это качество он продемонстрировал не только в Москве, но и в Тбилиси, когда в 1991 г. решался вопрос о назначении нового Председателя Верховного Совета Абхазии и когда его кандидатура не вызвала возражений ни у нового грузинского лидера Звиада Гамсахурдиа, ни у абхазской политической элиты. Хотя и по разным причинам Гамсахурдиа в то время не имел оснований обвинить Ардзинбу в сепаратизме, тот вел себя вполне сдержанно. Абхазский бомонд полагал, что новый лидер республики, не имея в ней крепких корней и надежных связей, будет весьма слабой и поэтому управляемой фигурой. Надо сказать, что и та и другая сторона в своих расчетах относительно Ардзинбы явно просчитались.
На земле предков — в кресле лидера республики —с Ардзинбой произошла примечательная метаморфоза: ярый сторонник сохранения единого Союза, он стал не менее ярым и последовательным сепаратистом, оправдывающим для достижения своих целей любой путь борьбы, вплоть до военного. И надо сказать, что в этом стремлении он весьма преуспел, демонстрируя подчас как хорошее политическое и военное чутье, так и слабо прикрытое (восточное?) коварство.
Используя непоследовательность правления Звиада Гамсахурдиа, он “провел” закон по выборам в Верховный Совет Абхазии по квотам, согласно которому абхазы получили в парламенте большинство; в прошлом году, когда официальный Тбилиси был занят разборками со “звиадистами”, а Россия боролась с “октябрьскими путчистами”, абхазские военные формирования, в нарушение ранее принятого договора о перемирии, силой освободили от грузинских войск Сухуми. Ну а когда Россия занималась “умиротворением” в Чечне, Абхазия провозгласила свою независимость.
Поставив в отношениях с Грузией на военное решение всех проблем, абхазский лидер, сам сугубо штатский человек, очень точно определил роль “человека с автоматом” в достижении своей цели. Он никогда не конфликтовал с российским генералитетом (не считая инцидента с обстрелом абхазами военного санатория в Сухуми), получив в результате по крайней мере благожелательный нейтралитет, а зачастую и поддержку российского воинского контингента. Обращение к Конфедерации горских народов с просьбой о помощи, несмотря на очевидную опасность интернационализации конфликта и вовлечение в него не самых лучших ее представителей (вспомним, хотя бы Героя Абхазии, небезызвестного Шамиля Басаева), в конечном счете, фактически определило военную победу абхазов.
Похоже, зачастую желание победить любой ценой у Ардзинбы сочетается не с какой-то патологической ненавистью к “угнетающей” нации или особой любовью к своим соотечественникам, или симпатиям к русским, а соседствует с желанием укрепить свою личную власть, достичь победы, раскрывая при этом объятия любому союзнику, если этот союзник поддержит его пошатнувшийся трон.
Надо сказать, что пока политика с позиции силы абхазского лидера принесла более ощутимые, по крайней мере, территориальные плоды, чем лавирование и постоянное обращение к мировой общественности “хитрого лиса” Шеварднадзе. Однако до окончательного решения абхазо-грузинского вопроса еще очень далеко. Путь от провозглашения независимости на бумаге до приобретения ее на деле очень непрост, да и окажется ли он счастливым для Абхазии.
Война стала сегодня, к сожалению, привычной формой существования и обретения независимости для многих народов бывшего СССР. Война потребовала новых лидеров, и они не замедлили появиться. У них, как правило, нет ни особых религиозных, ни этнопсихологических предрассудков, ни отвлеченной идеи, за торжество которой они фанатически готовы бороться. Над их партиями, над их нациями, их религиями возвышаются их “Я”, и роль “вождя” и “героя”, они готовы сыграть до конца, не щадя при этом ни себя ни других. В какой-то степени это их трагедия как политиков.
Но, к сожалению, трагедия политического лидера, почти всегда оказывается не только его личной трагедией, но и трагедией народа, ему поверившего. Такое уже было неоднократно в истории человечества. И оно повторяется в сегодняшней Абхазии.