В Азии и Африке легче назвать страну, которая была бы свободна от многолетнего и изнуряющего сепаратизма. Бирма, Судан, Шри-Ланка, Филиппины, Индия, Эфиопия, Китай, Иран, Турция — и это только из тех стран, что на слуху. Только по наивности можно думать, что “чаша сия” миновала Европу. Кроме знаменитого баскского сепаратизма, можно назвать Национальный фронт освобождения Корсики во Франции; албанских сепаратистов в бывшей Югославии; сербов, борющихся за свой анклав в Боснии;
Шотландское националистическое движение; ольстерских сепаратистов. Весь мир следит за канадской драмой, где франкоязычная провинция Квебек с начала 70-х пытается оторваться от своего канадского континента. Узнала почем фунт сепаратистского лиха и Мексика, ведущая военные действия с повстанческой армией из местных индейцев. И даже благословенная Америка столкнулась в бурные 60-е с требованием лидеров воинствующих негритянских группировок предоставить чернокожему населению страны отдельный штат. Чему, спрашивается, учит этот мировой и исторический опыт? Согласно общепринятому подходу — вроде ничему не учит. Если иметь в виду, что вирус сепаратизма слишком живуч, то это похоже на правду. Но тем не менее поучительная закономерность в успехах и неудачах борьбы с этой болезнью все-таки есть.
Во-первых, очень многое зависит от уровня экономического развития страны и уровня традиционной культуры. Слабое экономическое развитие или просто нищета во многих странах Африки и Азии чаще всего поведет не к национальному единению в полиэтнических государствах этих континентов, а к жестким и часто незаконным формам борьбы за власть.
Во-вторых, накал сепаратистского конфликта зависит и от степени легальности и нелегальности этого конфликта. В европейских странах, как правило, из сепаратизма не делают поспешной драмы и не реагируют на него со скоростью военно-полевого суда. Более того, в Великобритании, Канаде и других странах Конституции признают в принципе право на выход определенной территории из состава полиэтнического государства. Поэтому у сепаратистов есть возможность нетеррористическим путем начать кампанию в пользу своих целей. Кстати, на этих путях чаще всего и снимаются сепаратистские требования, поскольку есть время и возможность на эти требования продуктивно отреагировать. Терпимость испанских и английских властей могла бы служить здесь соответствующей иллюстрацией.
В-третьих, определенный фермент надежды, как это ни странно, лежит в природе самого сепаратизма. Оказывается, что чем последовательнее тот или иной этнос придерживается сепаратистского энтузиазма, тем зрячее и осмотрительнее этот этнос становится. И вот почему. Оказывается, начинает действовать “парадокс А-В-С”: когда народ В начинает предъявлять сепаратистские требования к А, то тем самым в собственном тылу он пробуждает такие сепаратистские аппетиты у народа С, но уже к себе, народу В. Вот почему в мировом сообществе существует некая “норма умолчания”, по которой сепаратизм в одной стране, как правило, не получает поддержки соседей. В сегодняшнем мире почти у каждого государства найдется “пятая колонна”, сепаратизм которой легко спровоцировать. По этой причине страны Балтии хотя и склонны поддержать сепаратистское возбуждение Чечни, но, памятуя о проблеме русских в собственных государствах, едва ли станут в своей традиционной антироссийской подозрительности идти слишком далеко навстречу “свободолюбивому” народу Чечни.
В-четвертых, многие сепаратисты охотно апеллируют к принципу “право наций на самоопределение”. Это старая история. Наиболее мощно эксплуатировали этот принцип большевики, чтобы расшатать устои российской империи. Это им с блеском удалось. Чтобы потом политикой “огня и меча” загнать в СССР практически все “самоопределившиеся нации”. Международное право не знает такой нормы, как таковой. Более того: во всех основополагающих документах ООН и СБСЕ сказано, что они не могут быть истолкованы как позволяющие осуществлять любую поддержать в 1993 году Ардзинбу, то есть абхазскую сторону, против Шеварднадзе. Абхазский батальон чеченцев потом профессионально орудовал против российских солдат в Грозном.
Грузия — одна из первых испытала после развала Союза всю национальную драму сепаратизма и стала тем кровоточащим полигоном, на котором сепаратизм “промоделировал” свой жуткий сценарий.
Страна, ослабленная таким бедствием, слишком уязвима для всякого рода требований со стороны соседей. Как полагает 3. Бжезинский, именно этой логикой руководствовались российские военные в сентябре 1993 года. В газете “Сегодня” от 19 августа 1994 года он высказался буквально так: “Спросите у Шеварднадзе, что он думает об истоках конфликта. И он вам расскажет, как российская армия инициировала конфликт и использовала его, чтобы потом сказать: мы будем посредничать, но только дайте нам три крупнейших базы на турецко-грузинской границе”. Ирония состоит в том, что в рамках умиротворительного процесса между Грузией и Абхазией Россия такие договоры по базам действительно заключила с грузинским правительством.
История абхазского сепаратизма поучительна во всех отношениях. Сбитый с толку общим хаосом, надвинувшимся чуть ли не на все постсоветское пространство, авантюрной политикой Гамсахурдии, провокационно-подбадривающей линией Дудаева и его прямой военной помощью, а также отмеченной неразберихой в российском руководстве, Ардзинба пошел на решение непростых грузино-абхазских отношений не путем мудрого политика, а скорее путем политического дилетантизма. Он не стал вести медленную и упорную работу за превращение Грузии из унитарного в федеративное государство. “Политика” же на отделение Абхазии от Грузии не могла не привести к гражданской войне осенью 1993 года.
Сейчас, когда факторы военной чеченской и российской поддержки практически исчезли, Ардзинба остался один на один со своим “творением” — погруженным в настоящее национальное бедствие народом, проживающим в Абхазии: а это и собственно абхазы, и грузины, и армяне, и греки, и русские. Голод, безработица, преступность — вот таким бумерангом возвращаются “государственные” поступки, замешанные на сепаратистской эйфории.
Драма людей, проживающих на территории Абхазии, будет продолжаться до тех пор, пока не будет найдено политическое решение вопроса. Ардзинба согласен на конфедерацию с Грузией, Шеварднадзе отстаивает федеративный вариант. Российская сторона исходит из того, что конфедеративное устройство обрекает Грузию на развал. Как справедливо напомнил российский посол в Грузии Э. Кузьмин, “ныне в мире к федерациям относятся около 20 государств; конфедераций не существует вовсе (Швейцария — конфедерация лишь по названию). Остальные государства являются унитарными” (“Независимая газета”, 19.05.95).
Вернемся к урокам чеченских событий. Претензии Дудаева на общекавказское лидерство были с самого начала слишком видимой причиной, чтобы не замечать геополитической природы и масштабной целеустремленности чеченского генерала. Отсюда попытка найти и разогреть фактор, объединяющий всех — или большинство — здешних народов. Фактор этот — ислам в его боевой и клокочущей экзальтации “Аллах акбар!”. По-видимому, Джохар Мусаевич очень жалеет, что не успел за три года возбудить этот еще спящий мотив до мгновенной ненависти к иноверцам. По этой же причине национально-кавказского мессионизма Дудаев едва ли пытался ограничиться укреплением собственной диктатуры в чеченских структурах власти. Назначенное правительство и назначенный “парламент” были слишком его, чтобы задерживаться на этой теме. Главное направление — это, конечно. Конгресс кавказских народов. Сделать этот современный кавказский Коминтерн штаб-квартирой новой национально-освободительной борьбы прежде всего против России. Дудаев добился не только смены руководства Конгресса и обеспечения в нем чеченского лидерства, но придал ему исключительно милитаристский характер. Если искать аналоги дудаевской мании быть лидером “угнетаемых народов” в современном мире, то сделать это не трудно. Слава и борьба полковника Каддафи — это первое, что приходит в качестве иллюстрации. Впрочем, о теплых и достаточно тесных отношениях с лидером ливийской революции хорошо известно. Закономерным следствием такой политики для Дудаева стала ставка на террористически-марионеточный способ существования режима и проведение такой политики в жизнь. “Экспроприация экспроприаторов” — известная тактика всех “революционеров” и освободителей национальных меньшинств. Грабеж российских банков через фальшивые авизо чеченского центрального банка обошелся потерей в российской казне 4 трлн рублей. (Страшное совпадение — это примерная стоимость восстановления в приемлемых размерах разрушенного войной чеченского хозяйства!). О нарко- и нефтебизнесе говорить не приходится. Его значительная часть сейчас смертоносно стреляет в российских солдат.
Очевидно, что дудаевский сепаратизм не ограничился бы легкой победой в Чечне. Его возмущало равнодушие руководителей Дагестана, Северной Осетии, Ингушетии и других республик к национальной идее “кавказской солидарности”. Не трудно предвидеть, что дудаевский арсенал оружия стал бы увесистым аргументом Дудаева в борьбе против этих “коммунистических” режимов своих соседей, и на разжигание среди них межэтнического конфликта генерал сделал бы ставку не задумываясь. Опыт участия на абхазской стороне со своими боевиками и во всеоружии — это была блестящая и короткая репетиция. Все остальные страницы биографии дудаевского сепаратизма протекают буквально у нас на глазах. Для России этот же эпизод должен рассматриваться как История государства Российского. Со всеми признаками запаздывающей Истории.
Пришло ли время комментировать эту Историю? Я лично не знаю, наверное. Во всяком случае, с поспешными комментариями поостерегся.